Любимая женщина министра Вавилова
Марьяна Цареградская -- молодая актриса. Она училась в ГИТИСе, окончила ВГИК, работала в "Ленкоме", где играла в "Жестоких играх", снялась в главных ролях в фильмах "Научная секция пилотов" и в сериале "Тайны дворцовых переворотов". Ее брак с Андреем Вавиловым, бывшим и.о. министра финансов, ординарным не назовешь. Несмотря на солидный -- пять лет -- семейный стаж, зиждется этот союз не на привычке, а на страстной любви.
Марьяна Цареградская: Если вы спросите, какое любимое блюдо Андрея, я вам не отвечу, потому что обедаем мы обычно в ресторане. И рубашки ему я не стираю.Людмила Лунина: Подождите, Марьяна, мы же пишем о счастливых семьях. М.Ц.: Мы и счастливы -- только по-своему. Андрей -- самый замечательный, благородный, восхитительный мужчина в моей судьбе. Я ему обязана жизнью. Л.Л.: В смысле -- мировоззрением? М.Ц.: Нет, я бы умерла в прямом смысле слова, если бы не он. Л.Л.:А как вы вообще познакомились? М.Ц.: Мы столкнулись в баре "Палас-отеля", где Андрей встречался с одним банкиром. А я, студентка ГИТИСа, в это время начинала сниматься в главной роли в фильме "Научная секция пилотов". Продюсером фильма была моя подруга Аня. Она решила, что это прекрасный предлог выполнить свою работу-- попросить для нашего фильма денег. Она начала хвалить меня, говорила о моей главной роли и о том, какое будет замечательное кино. Вот только денег на него не хватает. Не может ли Андрей Петрович помочь? Андрей не произвел на меня впечатления, тем более что я была замужем. Я не знала его должности. Какой-то госчиновник, который может профинансировать фильм. Ситуация была для меня не очень комфортной, я хотела побыстрее уйти домой. Мой первый муж-мусульманин был страшно ревнив. Л.Л.: Как это вас угораздило выйти замуж за мусульманина? М.Ц.:После школы я приехала из Киева в Москву, поступила в институт и во время экзаменов познакомилась со своим первым мужем. Он был из очень интеллигентной семьи: его папа был членом Союза художников, занимал там руководящий пост, мама -- известный врач. Мы практически сразу поженились. Муж меня любил, мы жили в абсолютном достатке. И в то же время были совершенно разными -- по менталитету, по культуре. Это трудно объяснить: вроде бы на одном языке говорили, но что-то главное и важное в нас не совпадало. Я себе не представляла, что значит жить с человеком, в семье которого так неукоснительно соблюдаются национальные обычаи. (А как было трудно потом разводиться!) Мы только однажды встречали Новый год в кругу его семьи: мужчины сидели в гостиной и смотрели телевизор, а нас, женщин, оставили в спальне. Сестра мужа что-то вышивала, я плакала. Брак длился три года. Естественно, мы не всегда ладили, я уходила из дома и возвращалась. Вот в такой жизненной ситуации я и встретила Андрея. Когда мы покидали "Палас-отель", мужчины вызвались нас проводить. Я категорически отказалась. Приехала бы я домой на чьей-то машине, да еще с охраной! Я выхожу на улицу -- и тут меня догоняет банкир, который с нами ужинал: "Марьяна, Андрей Петрович очень бы хотел с вами пообедать". "Да вы что? -- говорю.-- Я же замужем!" И уехала домой. После чего в моей жизни начались два самых безумных месяца. Андрей ухаживал фантастически. В институт приносили перетянутые алыми лентами букеты роз, которые не входили в двери. Вместе с букетами -- плюшевые игрушки с меня ростом, с каким-нибудь милым сюрпризом в лапах. Отношения с мужем обострились, он понял, что за мной ухаживают, да я и не скрывала. Я понимала, что мы настолько разные, что рано или поздно наш брак распадется. Но и с Андреем все было не так просто: у меня было опасение, что я сменю неравноправное положение жены мусульманина на такое же -- любовницы известного чиновника. Однажды у нас состоялся разговор, в котором я расставила все точки над i: если даже мы и будем вместе, то только в качестве мужа и жены. Наши отношения развивались уже по своей логике. Однажды Андрей выразил желание познакомить меня со своей мамой. Трудно теперь сказать, чем бы все это кончилось, если бы не вмешался то ли рок, то ли случай. Я не знаю, как это назвать, но все последующие события не оставили ни размышлений, ни вариантов -- быть или не быть нам вместе. Они просто нас соединили. В тот роковой день мы ужинали в ресторане. Я была за рулем, поэтому даже легкое вино пить не стала. На следующее утро мы должны были ехать к маме Андрея (замечательной, кстати сказать, как я узнала впоследствии, женщине). И надо же было такому случиться, что в тот же вечер мне позвонил первый муж: он переживал, жутко пил, у него открылась язва, и он просил приехать, привезти минеральной воды, так как больше ему обратиться было не к кому. Даже сказал, какую именно водичку и где купить. И вот когда я на машине со скоростью сорок километров в час подъезжала к ларьку, где эта минералка продавалась, и искала место для парковки, в меня на страшной скорости въехал автомобиль. Очнулась я, когда спасатели вытаскивали меня из покореженной машины. И второй раз пришла в себя уже в Боткинской больнице -- от нестерпимой боли. Л.Л.: Вы думаете, это был несчастный случай? М.Ц.: Здесь могут быть версии, но я хочу верить, что мой первый муж меня любил и не мог такое придумать. Как потом оказалось, у меня была глубокая рана черепа: кости раздробились, и осколки под разными углами вошли в мозг, образовалась огромная гематома. Но обнаружили это через пять дней. Вначале врачи решили, что у меня обыкновенное сотрясение мозга, ведь сознание я не теряла. Даже снимок делать не стали. В больнице спросили, кому из родственников позвонить. А у меня от травмы были провалы в памяти -- я почти ничего не помнила. И тут, вероятно, опять вмешалась судьба или инстинкт самосохранения сработал. Этот инстинкт подсказал мне именно телефон Андрея. Интуитивно я понимала, что умру, не выкарабкаюсь и спасти меня может только он. Через сутки вокруг меня кипела работа. Отдельная палата, хорошие медсестры. Но даже лучшие специалисты этой больницы полагали, что ничего страшного со мной не произошло -- только раздроблена ключица. На пятый день приехал завотделением ЦИТО Сергей Павлович Миронов (впоследствии он стал начальником Медицинского центра президента) -- он должен был по осколкам собирать мою ключицу. А у меня уже голова опухла, в глазах двоилось, говорить не могла, все забывала. Миронов заподозрил, что у меня не просто сотрясение мозга, заставил сделать снимок, о чем, видимо, полагаясь на мой оптимизм, врачи забыли. Вот тогда-то и выяснилось, что у меня страшная черепно-мозговая травма. Нам потом предлагали подать на врачей Боткинской в суд. Но, выздоровев, я была так счастлива, что все позади, мне хотелось, чтобы меня все любили и жалели. И стать причиной чужих несчастий, выступать в суде не входило в мои планы. Но тогда... Ко мне в палату вошла врач и объявила, что я могу остаться инвалидом. В любом случае, даже после успешно проделанной операции. А теперь представьте: я заканчиваю институт с красным дипломом, собираюсь сниматься в кино в главной роли, за мной Андрей ухаживает, замуж зовет. А мне говорят: о театре придется забыть, может быть, только ходить и сможете. Когда Андрею все это по телефону сообщили, он потерял сознание, секретарша вызывала ему скорую. За месяцы моей болезни он поседел и потерял десять килограммов. И вот тогда я оценила все глубину его отношения ко мне, его удивительные способности поступать по-мужски в трудных ситуациях. В тот же день он связался с управлением "Газпрома" и попросил у них самолет, чтобы отвезти меня в Германию, в город Бохум. Но я была настолько слаба, что вряд ли перенесла бы перелет. В Москве нашли лучших специалистов по черепно-мозговым травмам. Академик Коновалов из Института Бурденко (обязательно упомяните о нем), едва на меня взглянув, тут же сказал: "Срочно готовить к операции". Даже перевезти меня в Бурденко казалось слишком рискованным. Пока везли, Андрей сидел рядом и поддерживал ладонями мою разбитую голову. У него на работе как раз была горячая пора -- его должны были утвердить в должность министра финансов РФ (в то время Андрей был первым замом и временно исполнял обязанности министра). А он еще успевал заниматься мной. Приходил ко мне по три раза в день, кормил обедами и ужинами. К тому моменту он уже развелся. Заявление в загс я подписывала, когда лежала в реанимации. Его предупредили, чем может операция закончиться, что я могу остаться инвалидом. Но, несмотря на это, он принес заявление в загс. Много ли таких мужчин найдется? У больных при таких травмах, как у меня, бывает пик просветления: резко становится хорошо, боли нет, сознание в норме. На самом деле это последний вздох перед смертью, вернейший признак приближающегося конца. Но это мне потом объяснили, а перед операцией я действительно почувствовала себя превосходно, даже засомневалась, надо ли ее делать. Накануне операции я проснулась посреди ночи от внутреннего голоса: "Как же ты идешь на такой страх без креста?" Я позвонила Андрею, и он умудрился найти священника, который часа в четыре утра открыл храм, провел службу, освятил крестик, и буквально на операционном столе мне этот крестик положили на запястье и привязали бинтами. Операция длилась шесть часов. Сейчас мне жутко становится, когда я вспоминаю, что после такой операции два варианта исхода: либо ты инвалид, либо здоров. Когда я отошла от наркоза, у меня было острое ощущение, что все уже хорошо, что теперь я поправлюсь. Коновалов, увидев, что я очнулась, спросил, проверяя результат: "Как вас зовут?" Я поняла, зачем этот вопрос, и ответила: "Марьяна. У меня все хорошо, и я все помню". Через пять дней я смогла ходить, через месяц меня выписали. На следующий день, 27 декабря 1994 года, мы с Андреем поженились. Заведующую загсом пригласили домой. В квартире было тесно -- все комнаты утопали в цветах. "Боже, какая большая квартира! -- сказала заведующая.-- И сколько цветов!" "А невеста?" -- спросил Андрей. Я была невестой и при этом ощущала себя безобразной, лысой, со шрамом, в платочке, но зато живой -- и со мной был любимый человек. Я даже родителям в Киев впервые написала обо всем, что произошло, только когда чуть-чуть отросли волосы, и я стала похожа на себя. Л.Л.:После таких драматических событий вы с Андреем Петровичем должны быть просто не разлей вода. М.Ц.: Нашу семью вряд ли можно назвать тихой гаванью. И тем не менее мы не можем друг без друга жить. Конечно, отдыхаем вместе, путешествуем, праздники и дни рождения отмечаем. Но мне не кажется, что тихие семейные будни выглядят именно так. Л.Л.: А все думали, что вы уехали в Лондон рожать... М.Ц.: Пока нет. В Лондон я уехала учиться в очень известной частной школе танца, где занималась принцесса Диана и где преподает наш русский педагог Зина Мамедова. У меня нет болезненных амбиций, я не мечтаю быть звездой -- но хотелось бы вернуться к своей профессии. Вы знаете, я всегда легко училась, была круглой отличницей, даже четверки редко получала. Ощущение собственной исключительности долго не покидало меня, лет до восемнадцати. Я окончила хореографическое училище, хотела быть балериной, но со своими физическими данными (высокий рост, крупные формы) могла рассчитывать в лучшем случае на кордебалет. Это теперь поколение юных высоких балерин -- всего десять лет назад все было иначе. Я поступила в ГИТИС, в мастерскую при Театре Анатолия Васильева. Конкурс был страшный. В группе я была единственная, кого приняли без законченного театрального образования, это было обязательным требованием к поступающим. После института я попала в "Ленком", начала сниматься в кино. Мне иногда даже кажется, что, став женой такого человека, как Андрей, я повредила своей карьере. Объясню -- почему. Андрей мне, мягко говоря, не просто не помогает, но даже, если у меня что-то получается, просит этого не делать. Потому что скажут, мол, пользуясь своим положением, он проталкивает супругу. Согласитесь, такая ситуация может угнетать жену, у которой есть профессиональные амбиции. Но в конце концов, главное, что он самый лучший мужчина на свете, а моя карьера -- это уже как судьба распорядится. После того как она меня соединила с Андреем, я полностью ей доверяю. Андрей сделал мою жизнь сказочной. А я его жизнь превратила в ад, но ад того уровня, от которого просто невозможно оторваться. Самое лучшее и самое худшее в его жизни, я думаю, связано со мной.
Марьяна Цареградская: Если вы спросите, какое любимое блюдо Андрея, я вам не отвечу, потому что обедаем мы обычно в ресторане. И рубашки ему я не стираю.Людмила Лунина: Подождите, Марьяна, мы же пишем о счастливых семьях. М.Ц.: Мы и счастливы -- только по-своему. Андрей -- самый замечательный, благородный, восхитительный мужчина в моей судьбе. Я ему обязана жизнью. Л.Л.: В смысле -- мировоззрением? М.Ц.: Нет, я бы умерла в прямом смысле слова, если бы не он. Л.Л.:А как вы вообще познакомились? М.Ц.: Мы столкнулись в баре "Палас-отеля", где Андрей встречался с одним банкиром. А я, студентка ГИТИСа, в это время начинала сниматься в главной роли в фильме "Научная секция пилотов". Продюсером фильма была моя подруга Аня. Она решила, что это прекрасный предлог выполнить свою работу-- попросить для нашего фильма денег. Она начала хвалить меня, говорила о моей главной роли и о том, какое будет замечательное кино. Вот только денег на него не хватает. Не может ли Андрей Петрович помочь? Андрей не произвел на меня впечатления, тем более что я была замужем. Я не знала его должности. Какой-то госчиновник, который может профинансировать фильм. Ситуация была для меня не очень комфортной, я хотела побыстрее уйти домой. Мой первый муж-мусульманин был страшно ревнив. Л.Л.: Как это вас угораздило выйти замуж за мусульманина? М.Ц.:После школы я приехала из Киева в Москву, поступила в институт и во время экзаменов познакомилась со своим первым мужем. Он был из очень интеллигентной семьи: его папа был членом Союза художников, занимал там руководящий пост, мама -- известный врач. Мы практически сразу поженились. Муж меня любил, мы жили в абсолютном достатке. И в то же время были совершенно разными -- по менталитету, по культуре. Это трудно объяснить: вроде бы на одном языке говорили, но что-то главное и важное в нас не совпадало. Я себе не представляла, что значит жить с человеком, в семье которого так неукоснительно соблюдаются национальные обычаи. (А как было трудно потом разводиться!) Мы только однажды встречали Новый год в кругу его семьи: мужчины сидели в гостиной и смотрели телевизор, а нас, женщин, оставили в спальне. Сестра мужа что-то вышивала, я плакала. Брак длился три года. Естественно, мы не всегда ладили, я уходила из дома и возвращалась. Вот в такой жизненной ситуации я и встретила Андрея. Когда мы покидали "Палас-отель", мужчины вызвались нас проводить. Я категорически отказалась. Приехала бы я домой на чьей-то машине, да еще с охраной! Я выхожу на улицу -- и тут меня догоняет банкир, который с нами ужинал: "Марьяна, Андрей Петрович очень бы хотел с вами пообедать". "Да вы что? -- говорю.-- Я же замужем!" И уехала домой. После чего в моей жизни начались два самых безумных месяца. Андрей ухаживал фантастически. В институт приносили перетянутые алыми лентами букеты роз, которые не входили в двери. Вместе с букетами -- плюшевые игрушки с меня ростом, с каким-нибудь милым сюрпризом в лапах. Отношения с мужем обострились, он понял, что за мной ухаживают, да я и не скрывала. Я понимала, что мы настолько разные, что рано или поздно наш брак распадется. Но и с Андреем все было не так просто: у меня было опасение, что я сменю неравноправное положение жены мусульманина на такое же -- любовницы известного чиновника. Однажды у нас состоялся разговор, в котором я расставила все точки над i: если даже мы и будем вместе, то только в качестве мужа и жены. Наши отношения развивались уже по своей логике. Однажды Андрей выразил желание познакомить меня со своей мамой. Трудно теперь сказать, чем бы все это кончилось, если бы не вмешался то ли рок, то ли случай. Я не знаю, как это назвать, но все последующие события не оставили ни размышлений, ни вариантов -- быть или не быть нам вместе. Они просто нас соединили. В тот роковой день мы ужинали в ресторане. Я была за рулем, поэтому даже легкое вино пить не стала. На следующее утро мы должны были ехать к маме Андрея (замечательной, кстати сказать, как я узнала впоследствии, женщине). И надо же было такому случиться, что в тот же вечер мне позвонил первый муж: он переживал, жутко пил, у него открылась язва, и он просил приехать, привезти минеральной воды, так как больше ему обратиться было не к кому. Даже сказал, какую именно водичку и где купить. И вот когда я на машине со скоростью сорок километров в час подъезжала к ларьку, где эта минералка продавалась, и искала место для парковки, в меня на страшной скорости въехал автомобиль. Очнулась я, когда спасатели вытаскивали меня из покореженной машины. И второй раз пришла в себя уже в Боткинской больнице -- от нестерпимой боли. Л.Л.: Вы думаете, это был несчастный случай? М.Ц.: Здесь могут быть версии, но я хочу верить, что мой первый муж меня любил и не мог такое придумать. Как потом оказалось, у меня была глубокая рана черепа: кости раздробились, и осколки под разными углами вошли в мозг, образовалась огромная гематома. Но обнаружили это через пять дней. Вначале врачи решили, что у меня обыкновенное сотрясение мозга, ведь сознание я не теряла. Даже снимок делать не стали. В больнице спросили, кому из родственников позвонить. А у меня от травмы были провалы в памяти -- я почти ничего не помнила. И тут, вероятно, опять вмешалась судьба или инстинкт самосохранения сработал. Этот инстинкт подсказал мне именно телефон Андрея. Интуитивно я понимала, что умру, не выкарабкаюсь и спасти меня может только он. Через сутки вокруг меня кипела работа. Отдельная палата, хорошие медсестры. Но даже лучшие специалисты этой больницы полагали, что ничего страшного со мной не произошло -- только раздроблена ключица. На пятый день приехал завотделением ЦИТО Сергей Павлович Миронов (впоследствии он стал начальником Медицинского центра президента) -- он должен был по осколкам собирать мою ключицу. А у меня уже голова опухла, в глазах двоилось, говорить не могла, все забывала. Миронов заподозрил, что у меня не просто сотрясение мозга, заставил сделать снимок, о чем, видимо, полагаясь на мой оптимизм, врачи забыли. Вот тогда-то и выяснилось, что у меня страшная черепно-мозговая травма. Нам потом предлагали подать на врачей Боткинской в суд. Но, выздоровев, я была так счастлива, что все позади, мне хотелось, чтобы меня все любили и жалели. И стать причиной чужих несчастий, выступать в суде не входило в мои планы. Но тогда... Ко мне в палату вошла врач и объявила, что я могу остаться инвалидом. В любом случае, даже после успешно проделанной операции. А теперь представьте: я заканчиваю институт с красным дипломом, собираюсь сниматься в кино в главной роли, за мной Андрей ухаживает, замуж зовет. А мне говорят: о театре придется забыть, может быть, только ходить и сможете. Когда Андрею все это по телефону сообщили, он потерял сознание, секретарша вызывала ему скорую. За месяцы моей болезни он поседел и потерял десять килограммов. И вот тогда я оценила все глубину его отношения ко мне, его удивительные способности поступать по-мужски в трудных ситуациях. В тот же день он связался с управлением "Газпрома" и попросил у них самолет, чтобы отвезти меня в Германию, в город Бохум. Но я была настолько слаба, что вряд ли перенесла бы перелет. В Москве нашли лучших специалистов по черепно-мозговым травмам. Академик Коновалов из Института Бурденко (обязательно упомяните о нем), едва на меня взглянув, тут же сказал: "Срочно готовить к операции". Даже перевезти меня в Бурденко казалось слишком рискованным. Пока везли, Андрей сидел рядом и поддерживал ладонями мою разбитую голову. У него на работе как раз была горячая пора -- его должны были утвердить в должность министра финансов РФ (в то время Андрей был первым замом и временно исполнял обязанности министра). А он еще успевал заниматься мной. Приходил ко мне по три раза в день, кормил обедами и ужинами. К тому моменту он уже развелся. Заявление в загс я подписывала, когда лежала в реанимации. Его предупредили, чем может операция закончиться, что я могу остаться инвалидом. Но, несмотря на это, он принес заявление в загс. Много ли таких мужчин найдется? У больных при таких травмах, как у меня, бывает пик просветления: резко становится хорошо, боли нет, сознание в норме. На самом деле это последний вздох перед смертью, вернейший признак приближающегося конца. Но это мне потом объяснили, а перед операцией я действительно почувствовала себя превосходно, даже засомневалась, надо ли ее делать. Накануне операции я проснулась посреди ночи от внутреннего голоса: "Как же ты идешь на такой страх без креста?" Я позвонила Андрею, и он умудрился найти священника, который часа в четыре утра открыл храм, провел службу, освятил крестик, и буквально на операционном столе мне этот крестик положили на запястье и привязали бинтами. Операция длилась шесть часов. Сейчас мне жутко становится, когда я вспоминаю, что после такой операции два варианта исхода: либо ты инвалид, либо здоров. Когда я отошла от наркоза, у меня было острое ощущение, что все уже хорошо, что теперь я поправлюсь. Коновалов, увидев, что я очнулась, спросил, проверяя результат: "Как вас зовут?" Я поняла, зачем этот вопрос, и ответила: "Марьяна. У меня все хорошо, и я все помню". Через пять дней я смогла ходить, через месяц меня выписали. На следующий день, 27 декабря 1994 года, мы с Андреем поженились. Заведующую загсом пригласили домой. В квартире было тесно -- все комнаты утопали в цветах. "Боже, какая большая квартира! -- сказала заведующая.-- И сколько цветов!" "А невеста?" -- спросил Андрей. Я была невестой и при этом ощущала себя безобразной, лысой, со шрамом, в платочке, но зато живой -- и со мной был любимый человек. Я даже родителям в Киев впервые написала обо всем, что произошло, только когда чуть-чуть отросли волосы, и я стала похожа на себя. Л.Л.:После таких драматических событий вы с Андреем Петровичем должны быть просто не разлей вода. М.Ц.: Нашу семью вряд ли можно назвать тихой гаванью. И тем не менее мы не можем друг без друга жить. Конечно, отдыхаем вместе, путешествуем, праздники и дни рождения отмечаем. Но мне не кажется, что тихие семейные будни выглядят именно так. Л.Л.: А все думали, что вы уехали в Лондон рожать... М.Ц.: Пока нет. В Лондон я уехала учиться в очень известной частной школе танца, где занималась принцесса Диана и где преподает наш русский педагог Зина Мамедова. У меня нет болезненных амбиций, я не мечтаю быть звездой -- но хотелось бы вернуться к своей профессии. Вы знаете, я всегда легко училась, была круглой отличницей, даже четверки редко получала. Ощущение собственной исключительности долго не покидало меня, лет до восемнадцати. Я окончила хореографическое училище, хотела быть балериной, но со своими физическими данными (высокий рост, крупные формы) могла рассчитывать в лучшем случае на кордебалет. Это теперь поколение юных высоких балерин -- всего десять лет назад все было иначе. Я поступила в ГИТИС, в мастерскую при Театре Анатолия Васильева. Конкурс был страшный. В группе я была единственная, кого приняли без законченного театрального образования, это было обязательным требованием к поступающим. После института я попала в "Ленком", начала сниматься в кино. Мне иногда даже кажется, что, став женой такого человека, как Андрей, я повредила своей карьере. Объясню -- почему. Андрей мне, мягко говоря, не просто не помогает, но даже, если у меня что-то получается, просит этого не делать. Потому что скажут, мол, пользуясь своим положением, он проталкивает супругу. Согласитесь, такая ситуация может угнетать жену, у которой есть профессиональные амбиции. Но в конце концов, главное, что он самый лучший мужчина на свете, а моя карьера -- это уже как судьба распорядится. После того как она меня соединила с Андреем, я полностью ей доверяю. Андрей сделал мою жизнь сказочной. А я его жизнь превратила в ад, но ад того уровня, от которого просто невозможно оторваться. Самое лучшее и самое худшее в его жизни, я думаю, связано со мной.